Свобода в генах

Гены в большой степени связаны с нашей идентичностью — кем мы являемся или кем кажемся. Однако, вопреки сложившемуся мнению, гены не определяют нас целиком.

Гены содержат целый спектр возможностей, которые используются в зависимости от нужд и обстоятельств. Мы сами не способны трансформировать собственные гены, а их последовательность меняется, — к счастью, — очень медленно. Здесь имеет место взаимное воздействие: с одной стороны, гены составляют основу того, чем мы можем быть, а с другой стороны, мы влияем на них своим образом жизни.

Мы можем менять способ влияния на гены. Сильные переживания оказывают длительное воздействие на регуляцию их активности и таким образом долго переносятся от поколения к поколению.

Какой смысл имела бы медитация, если бы она не могла нас менять? Какой смысл вообще имели бы любые наши действия, если бы все в нас было полностью определено? Практика, обучение и усилия, направленные на изменение, полезны именно потому, что мы можем формировать себя духовно и физически. Хотим ли мы нарастить мускулы, научиться рисовать, накопить знания или просто стать более счастливым человеком — любое развитие требует тренировки.

Наука тоже признает наш потенциал развития на все большем числе уровней. Как ни странно, раньше это было вовсе не так очевидно. Еще недавно в университетах и школах говорили, что после тридцати мы уже ничему новому научиться не можем, что все в нас определено генами. Убеждение, что мы полностью обусловлены, звучит непривлекательно. Это означало бы, что мы не можем выбирать свой путь, принимать решения — человек неизбежно был бы лишен свободы. Картина неэластичного мозга, который с определенного момента лишь распадается, выглядела бы очень печально: все катилось бы только вниз по наклонной плоскости. Если бы всю свою молодость — то короткое время, когда обучение в принципе возможно, — человек беспечно растратил на вечеринки, он уже ничего не успел бы в жизни сделать.

Сегодня известно, что обучение и развитие не только возможны до самой старости, но и помогают предотвратить дегенерацию мозга. Также доказано, что медитация, как и все, чему мы посвящаем много времени, меняет и нашу сиюминутную биохимию (текущее состояние), и саму структуру мозга, а следовательно, влияет на базовые способности. Относительно новое открытие заключается в том, что это влияет даже на регуляцию экспрессии генов — процесс, в котором наши возможности обретают форму. Кроме того, свое состояние как сумму положительных и отрицательных переживаний мы в определенной степени передаем по наследству. Таким образом, развитие приносит пользу не только нам самим, но и нашему потомству. Чтобы избежать недоразумений, следует уточнить, что мы не можем менять последовательность генов — мы влияем лишь на то, как она используется.

В научном подходе к медитации недавно произошли серьезные изменения. Еще двадцать лет назад ученого, который хотел серьезно ее исследовать, назвали бы «лунатиком от науки». Благодаря тому, что в последние годы медитация все больше становится предметом научных изысканий, выявляются различные виды ее положительного воздействия. Ученые заметили не только развитие навыков концентрации — это было предсказуемо, — но и иные улучшения. Медитативная практика уменьшает фобии и усиливает эмоциональную стабильность.

Если нас все меньше и меньше ограничивают события и ситуации, мы быстрее впускаем в свою жизнь новое содержание; устойчивые к раздражителям, мы обретаем гибкость. Мы не так легко поддаемся иллюзиям. По мере развития способности сопереживать другим людям, все больше и лучше понимать их, мы можем гораздо успешнее формировать межличностные контакты; в нашем распоряжении также появляются улучшенные навыки руководства людьми. Новые открытия эпигенетики показывают, что польза от такой практики намного более глубокая, чем это представлялось до сих пор.

Путь, который привел к этому открытию, был непростым. В недавно созданных науках есть одна забавная сторона: они преуменьшают роль человека и его способности, постулируют детерминизм, утверждают, что нам, людям, просто нечего сказать. Парадоксально, но, хотя технические достижения человечества как целого внушают уважение, наши индивидуальные свойства оцениваются как незначительные. Скорее всего, так сказывается тенденция к упрощению.

Так было и в физике до квантовых исследований, и в нейронауках до тех пор, пока ученые не описали свойство нейропластичности мозга. Эта тенденция также была характерна для генетики, пока на сцену торжественно не вышла эпигенетика — наука о регуляции активности генов.

Первые шаги науки всегда связаны с упрощением. Оно необходимо для открытия самых базовых законов природы, ядра всего сущего. Так можно сделать значимый шаг вперед. Однако во всех вышеупомянутых науках мы доходим до точки, в которой необходимо увеличить эту упрощенную картинку, чтобы охватить все явления.

В этой ситуации линейный детерминизм каждый раз снимает шляпу и отступает. Причина проста: человеческий потенциал нельзя полностью выразить с помощью упрощения.

Редукционисты охотно высказывают такие тезисы, как «Человек — это всего лишь машина» или «Человек — то же животное». Чтобы показать ограниченность упрощений, можно воспользоваться таким примером. Давайте закроем группу добровольцев в помещении без еды, а через три дня предложим им ароматный стейк. Скорее всего, 100% участников эксперимента сразу же начнут поглощать его. Исходя из этого наблюдения, мы могли бы заключить, что человек является «машиной для поглощения пищи». Но если в игру вступят этические соображения, возможно, 10% из этой группы не будут есть стейк. Статистически преобладающие 90% продолжат подтверждать наш тезис; однако подлинный интерес представляет то, что происходит с теми 10%, которые реагируют нетривиально.

В поисках ответа на вопрос, что делает нас теми, кем мы являемся, мы находим ряд влияний и условий. Несомненно, велико влияние мозга, общества и генов; но означает ли это, что мы являемся лишь суммой разнообразных взаимодействий — беспомощным флюгером на ветру условий?

Чтобы мы не были только жертвой, нам нужна искра разума, способность принимать решения, которые придают направление жизни. Как ни странно, идея свободной воли действует на многих ученых, как красная тряпка на быка. Возможно, это просто врата к тому, что они не могут понять и рационально объяснить. В то же время свобода воли не означает свободу от условий; это всего лишь способность принимать вызовы, которые условия ставят перед нами, то есть тип реакции на заданные обстоятельства.

Хотя гены четко определяют наши физические ограничения, они не полностью детерминируют нас. Научные открытия постепенно показывают, насколько широк спектр способностей, записанных в ДНК. В нашем распоряжении есть целый оркестр возможностей. ДНК содержит различные навыки, склонность к определенным заболеваниям и аварийные программы — например, на случай долгого голода. Не хватает только дирижера. Нет босса, который все подмечает; нет главного центра управления, который рулил бы всеми процессами. Но есть сложная, замысловатая сеть регуляционных циклов, которая организует работу оркестра, — сеть, на которую мы можем влиять. И даже больше, чем долгое время считалось.

Гены регулируются не только для того, чтобы клетки могли получить специализацию. Телу доступен целый арсенал стратегий, позволяющих реагировать на текущую ситуацию — на внешние обстоятельства или внутренние потребности. Если нам не приходится каждый раз заново изобретать колесо и мы можем пользоваться аварийными планами, которые достаточно активировать, то наши шансы на выживание значительно возрастают.

С точки зрения эволюции, вид, умеющий приспосабливаться к различным ситуациям, имеет больше шансов выжить; здесь принципиальное значение имеет способность адаптации. Однако приспособление на уровне ДНК лишено гибкости. Генетический материал неандертальцев лишь незначительно отличается от ДНК современного человека; это означает, что за 30 000 лет, прошедших со времен исчезновения неандертальцев, никаких существенных «обновлений» нашей ДНК не произошло.

Эпигенетика допускает более быстрые реакции и обучение, чем те, которые возможны на уровне ДНК. Мутации ДНК по существу случайны и проверяются естественным отбором — способен ли данный организм выжить и дать потомство. Регуляция активности генов, напротив, происходит очень точно и быстро.

Одним из ее механизмов является метилирование; его особое значение состоит в том, что оно наследуется, причем многими поколениями. Сейчас появляется все больше и больше результатов исследований, показывающих новые аспекты этого явления. Было доказано, что в случае мышей стресс наследуется тремя поколениями — в виде повышенной склонности к депрессии.

Стресс и депрессия — довольно общие явления, в формировании которых участвует много факторов. Однако изучались и очень специфические раздражители. Во время одного из экспериментов у мышей вырабатывали отрицательную реакцию на определенный запах. Такая же реакция на тот же запах была обнаружена у поколения их внуков. Информация о том, что активация определенных обонятельных рецепторов имеет неприятные последствия, внедрилась в геном в виде метилирования и была передана дальше.

Поскольку эпигенетика сегодня в моде, можно предположить, что подобных открытий будет много. Например, давно известно, что люди послевоенных поколений отличаются особым обменом веществ, хотя сами они не переживали войну со всеми ее страхами и голодом.

Следовательно, мы передаем детям не только гены, но и накопленный нами опыт. Это касается и медитации. Ее эффект можно измерить даже на молекулярном уровне; многочисленные исследования показали, что медитация влияет на экспрессию генов. Это значит, что регуляция активности генов поддается воздействию медитации. Информация об этом публиковалась в важных научных журналах, что уже само по себе интересно. Это означает, что медитация оставляет следы не только в нашей собственной эпигенетике — мы передаем этот эффект дальше.

Генетические модели в большинстве случаев указывают не на неизбежность, а всего лишь на вероятность — вот почему здесь нет жесткой привязки «если.., то...». В экспериментальных исследованиях можно измерять только корреляцию, т. е. вероятность, с которой одно событие может повлечь за собой другие. Некоторые генетические варианты могут вести к болезням, аллергии, ожирению и т. д. Однако есть множество людей, которые благодаря своему образу жизни сумели перехитрить свои гены.

Эти увлекательные открытия заставляют усомниться в том давнем убеждении, что мы полностью обусловлены генами. Они нивелируют генетический фатализм: «О, это обусловлено генами, здесь ничего нельзя сделать». Оказывается, сделать можно многое — пусть не всегда, но чаще, чем мы думали. На уровне эпигенетики мы не обусловлены и можем влиять сами на себя. Все в нас и вокруг нас воздействует на нас, но не определяет нас полностью. 

Чем лучше мы понимаем причинно-следственные связи — какие поступки к каким результатам ведут, — тем легче нам выбрать, в каком направлении двигаться. У нас есть пространство для маневра: мы способны принимать решения, которые придают нашей жизни направление и, следовательно, отражаются в генах. Засевая соответствующие причины, мы получим желаемые результаты. Конечно, мы не можем решить, что внезапно станем кем-то совсем другим. Но мы можем решить, в каком направлении идти, причины каких будущих последствий засевать сейчас. Эти решения принесут пользу не только нам самим, но и нашим детям.

ДНК является носителем информации для всех частей нашего тела. Различные клетки человеческого тела пользуются разными областями молекулы ДНК. Например, рецептор, который реагирует на свет, активен только в глазу.

Один из трех механизмов регуляции генов — это метилирование. Невозможно прочитать те фрагменты ДНК, к которым прикреплена метильная группа. Метилирование модифицируется такими переживаниями, как, например, стресс, но также и опытом медитации. Засевая соответствующие причины, мы оказываем влияние на регуляцию генов. Метилирование наследуется. Мы передаем свой опыт потомству в качественном смысле.

Доктор Рене Штаритцбихлер

Буддист с 1997 года. Обучался физике в Гамбурге, а когда представилась возможность, в одиночку объехал на велосипеде Канаду, Африку и Индию. Защитил дипломную работу в «DESY» (Немецкий электронный синхротрон), а докторскую — в Институте биофизики Макса Планка. Проводит исследования и разрабатывает методологию в области биофизики, основанной на компьютерах; последнее время занимается исследованиями рака.

По материалам журнала Diamentowa Droga

Перевод с немецкого Эва Захара. Перевод с польского Сергей Мартынов

Этот текст был опубликован в 33 номере журнала «Буддизм.ru»