Драгоценная Королева

Каждый приезд в Копенгаген, как возвращение домой. Туда, где родился, вырос, учился, откуда отправлялся в мир и возвращался назад, влекомый тоской по любимым и близким. Здесь всегда были Он и Она и многочисленная шумная родня. Мы часто заезжали в Копенгагенский буддийский центр по пути на гору Саксу в Норвегии; здесь всегда была какая-нибудь еда в холодильнике, мы всегда могли переночевать, потому что о центре — о нашем Mother Centre — заботилась Она. Именно здесь для нашей великой семьи Алмазного пути все началось.

До начала вечерней программы мне хочется побродить по прекрасному Копенгагену. В центре доминируют исторические четырех-, пяти- и шестиэтажные дома, дополненные современными архитектурными элементами: освещением, фонтанами, открытыми пространствами, — сделан акцент на функциональности и взаимодействии архитектуры и людей. Вневременный датский дизайн высоко ценится в мире за элегантность, стиль, минимализм и простоту. В Дании демократична даже мода, — большинство людей здесь могут позволить себе качественную одежду.

Трудно представить, что Ханна могла родиться в каком-то другом месте: так гармонично соответствует она характеру города, его жителям. Утонченные, высокие женщины с солнечными волосами и нежным цветом лиц. Они полны достоинства, элегантны, открыты и в то же время держат дистанцию. Все они чем-то напоминают Русалочку (дат. Den Lille Havfrue) — эта статуя, одна из главных достопримечательностей Копенгагена, изображает персонажа из сказки Ганса Христиана Андерсена. Согласно легенде, когда-то в Балтийском море жили две сестры-сирены; одна поплыла вверх по Висле и поселилась на Рынке Старого города в Варшаве, а вторая отправилась в Копенгаген и уселась у входа в порт.

С чего начать прогулку? Конечно, с Кебмагердаде (дат. Kobmagergade, улица в старом городе Копенгагена. — Прим. ред.), где по возвращении из Азии после трех лет пребывания у Его Святейшества Шестнадцатого Гьялвы Кармапы Ханна и Оле Нидалы участвовали в многоконфессиональном семинаре «Выставка внутреннего мира». В течение нескольких недель на фоне тибетских настенных росписей они рассказывали посетителям о буддизме. В соседних залах были представлены другие духовные практики. Организатор выставки, вдохновленный рассказами Ханны и Ламы Оле, предоставил для собраний первой буддийской группы Дании подвал в доме неподалеку. Именно туда впоследствии приезжали Далай-лама, Калу Ринпоче и Шестнадцатый Кармапа. Хотя Кармапа просил найти другое, более презентабельное, место, этот подвал полностью отремонтировали. Однако спустя некоторое время в здании сломалась канализация, и подвал оказался полностью затоплен. Так сбылось пожелание Кармапы о покупке виллы на Сваннемёллевей, д. 56 (дат. Svannemollevej. — Прим. ред.) для буддийского центра Карма Кагью в Копенгагене.

Прямо по соседству расположен университет, где Оле и Ханна, уже будучи студентами, снова встретились через несколько лет после знакомства в детстве. Неподалеку — боксерский клуб, в котором Оле тренировался в течение четырех лет. Дальше — квартира, где он жил с братом Бьёрном и в которую иногда забирался по трубе. Здесь же «Картоффелькэльдерен» (дат. Kartoffelkaelderen. — Прим. ред.), ресторан Педро Гомеса, где Лама Оле, Ханна, Бьёрн и Томек были трудоустроены в качестве духовных советников. Вот мост Хасбру (дат. Hojbro. — Прим. ред.), с которого Оле еще по молодости и, возможно, находясь под воздействием психоделиков, неоднократно кричал: «Вещи существуют!», а через минуту: «Вещи не существуют!» И конечно же, кафе «Ник» и бар «Гонконг», которые порой закрывались, чтобы предотвратить очередное побоище, когда поступало сообщение о том, что приближаются братья Нидалы. И конечно, зал Odd Fellow, в котором Шестнадцатый Кармапа провел посвящение Черной короны. А мне пора возвращаться в центр, потому что Ханна, наверное, уже проводит там занятия для школьников, пришедших на урок религии.

Помню, как Ханна, одетая в красное платье, рассказывает собравшимся в гомпе: «Мы используем термин «алтарь», потому что нет другого подходящего понятия. Многие люди думают, что алтарь имеет отношение к вере в бога, но в случае с буддизмом это не так. Буддийский алтарь напоминает о Просветлении и методах, которые дал Будда. Таким образом, алтарь представляет собой и путь, и цель. Этот алтарь мы сделали самостоятельно после покупки центра в 1975 году. Среди наших друзей нашлись настоящие мастера. Кроме того, нам помогал тибетский учитель Тараб Тулку.

На классическом алтаре всегда присутствует Будда Шакьямуни, который достиг Просветления и учил этому других. Он — центральная фигура буддизма и ось всего. Глава нашей линии передачи — Кармапа, поэтому он тоже обычно представлен на алтаре. В буддийском центре Копенгагена есть несколько подарков, которые сделал нам с Оле Его Святейшество Шестнадцатый Кармапа Рангджунг Ригпе Дордже. Они наполняют это место благословением и силой линии передачи. К тому же Шестнадцатый Кармапа Рангджунг Ригпе Дордже и Семнадцатый Кармапа Тхае Дордже лично посещали наш центр, а Кюнзиг Шамарпа Ринпоче и вовсе провел здесь долгое время».

Стены буддийского центра в Копенгагене украшены традиционной буддийской росписью. Большинство сюжетов принадлежат кисти тханкописца Дензонга Норбу, который много лет был художником Шестнадцатого Кармапы. Помню, как путешествующий учитель Клаус Нойкирхен рассказывал об этом во время своей лекции в Варшаве: «Ханна пела для каждой нарисованной фигуры пуджу по-тибетски. Только ей удавалось найти общий язык с Дензонгом Норбу, ни с кем другим он не хотел разговаривать. Если она уезжала, работа останавливалась, и приходилось искать ее по всему миру, чтобы продолжить. Как все азиатские мастера, Норбу ценил Ханну и доверял ей больше, чем другим, больше, чем Ламе Оле. Все ринпоче питали к ней доверие и просили именно ее переводить для них. Большинство из них не знали ни одного западного языка и, приезжая в Европу, в каком-то смысле зависели от нее. Ханна получила полную передачу линии преемственности Кагью от Шестнадцатого Кармапы, включая Шесть йог Наропы и другие практики, в том числе те, о которых мы не знаем. Она много училась и медитировала. Она была Дакиней мудрости и драгоценностью. Она была Ринпоче».

Слова Клауса хранятся в моей памяти до сих пор, поэтому, когда я встречаюсь с ним и его женой Силке в Европа Центре, мы как будто продолжаем давно начатый разговор. Начинает Силке: «Я впервые встретила Ханну в Венгрии. Они с Ламой Оле тогда вернулись из Азии, привезли малы, картинки, статуэтки и другие подарки для центров. Это стало поводом для начала нашего с ней разговора. Мы проговорили три часа, не ощущая никакой дистанции, как сестры. Ханне нравилось приезжать в наш дом — буддийский центр в Кельне, поэтому мы часто встречались. Клаус готовил на ужин стейки. Однажды они получились слишком жесткими. Сначала отреагировал Томек: «В Нью-Йорке, если хочешь объявить кому-то мафиозную войну, то даешь ему такой твердый кусок мяса». Затем Лама Оле, обращаясь к другу, сидящему рядом, сказал: «Тебе нужно есть больше мяса», — и его часть стейка приземлилась на тарелку соседа. А Ханна разрезала стейк на кусочки и ела, смакуя, как если бы это был самый лучший стейк, который она когда-либо пробовала.

В дхармической работе Лама Оле и Ханна дополняли друг друга, но не были копиями. Каждый из них привносил свои смыслы и собственную перспективу. Они хорошо видели ситуацию в каждом конкретном центре, понимали, что нужно здесь и сейчас. Лама Оле искал новые таланты, а Ханна старалась не забывать старых друзей, которые по каким-то причинам меньше участвовали в жизни буддийского центра. Если кому-то не нравился прямолинейный стиль Ламы Оле, такой человек становился учеником Ханны. Ее интересовали люди, которые стремились к Дхарме. Она хотела, чтобы мы искали лучшее в себе, обращались к своему потенциалу. Но о чем бы ни говорили Лама Оле и Ханна, все всегда сводилось к Кармапе.

Иногда во время лекций Лама Оле обращался к Ханне с вопросом: «Я правильно говорю?» Я думаю, он хотел, чтобы другие видели и ценили ту работу, которую она сосредоточенно выполняла даже во время лекции Ламы Оле. Возможно, она работала над переводом следующей медитации или поучений, над советами для ретритов и практик; возможно, над списком книг для библиотек в центрах или конспектом встречи с путешествующими учителями, а может быть, над курсом, посвященным медитации на Восьмого Кармапу».

Рассказывает Клаус: «Мне нравилось медитировать с Ханной. Она всегда сидела лицом к алтарю. Она была одной из нас и в то же время гораздо выше нас. Она никогда не демонстрировала свое превосходство. Помню, в 80-х годах я приехал в Копенгаген. Она приготовила для меня комнату, помыла пол и после обеда вымыла посуду. Я оробел от ее гостеприимства. Для нее все: Лама Оле, ринпоче или обычные люди — все были одинаково ценными гостями, к которым она относилась с уважением и заботой.

Однажды, когда Лама Оле после лекции благословлял всех, я посмотрел на Ханну. Она была прекрасна, и дело было в чем-то большем, чем ее внешняя красота. Я захотел получить благословение и от нее. Она отказалась. Я настаивал, и она, наконец, сдалась и посыпала меня рисом. Дело в том, что Ханна не давала Прибежище и не благословляла, как Лама Оле, хотя у нее было разрешение от Шестнадцатого Кармапы.

Ее силовое поле было очень мощным. Нельзя было войти в него без приглашения, но если она сама этого хотела, это происходило неизбежно. Как женщина-защитник она принимала решения. Позже я понял, что она учила меня чему-то, ведь она всегда выбирала точный момент, чтобы сказать или сделать что-то необходимое: ни раньше, ни позже».

Клаус говорит дальше, а я представляю Ханну в форме Нигумы (тантрическая йогиня, ученица Тилопы. — Прим. ред.), которая благословляет энергией мудрости нетерпеливого и полного концепций адепта йоги, а затем неожиданно отправляет его в переживание «Ага!», пока он не опомнился. 

Никто не мог бороться с ее речью; это был тот тип речи, которую не могут выдержать враги. Точная, без колебаний проникающая в суть вещей. Ханна — пример того, как учителя-женщины говорят о Дхарме. Она часто отвечала на вопрос, требуя, чтобы вы сами нашли ответ. Например: «Почему вы думаете, что они освобождены? Просто потому, что люди так говорят?» 

Да, ее речь была исключительной. Без раздражения или намерения задеть, точная, как лазер. Помню, как однажды она мягко, без намека на провокацию, ответила одной юной леди: «Ты уверена?» И больше ничего. Она побуждала нас к самостоятельности. Иногда она просто откидывала волосы со лба и произносила: «Well…» Все слушали Ханну, когда она говорила и когда молчала, потому что ее молчание тоже значило многое. Мы впитывали ее мудрость, изящество, радушие. Ей не приходилось просить внимания или стоять в свете прожекторов на сцене — она сама была как прожектор. Когда она появлялась, то без всяких приемов и усилий становилась центром всего. Она была драгоценной королевой, незаменимой поддержкой властелина Вселенной из практики подношения мандалы (третья из четырех практик нёндро. — Прим. ред.).

Мы с Петром делимся впечатлениями в баре в Хеллерупе (дат. Hellerup — район в пригороде Копенгагена. — Прим. ред.). Вероятно, именно здесь, глядя на лица и поведение посетителей, я понимаю датскую сущность Ламы Оле. Стопроцентный тестостерон, лихой и даже слегка вызывающий взгляд и при этом безупречные манеры — очень интригующая комбинация.

Вспоминает Пётр: «Впервые я встретил Ханну в 1986 году, когда они с Ламой Оле приехали в Польшу. Я сразу ощутил, что в Ханне есть что-то необычное. Держась за руки, Лама Оле и Ханна бегали по рыночной площади (площадь «Главный Рынок». — Прим. ред.) в Кракове, смеялись и прыгали, как влюбленные подростки. Они были счастливы. Мы не могли поболтать, так как никто из нас не говорил на других языках, только по-польски. Но даже находиться рядом с Ламой Оле и Ханной было подарком. Я зашел в магазин Цепелия (Cepelia. — Прим. ред.) и купил для Ханны несколько изящных камней янтаря. Так я открыл для себя дверь наших отношений. Для меня всегда было честью делать что-то для нее. Когда в 2003 году после неудачного 88-го прыжка с парашютом Лама Оле некоторое время не мог работать, все в Германии думали, что Ханна заменит его и возьмет на себя его обязанности и программу. Но она отказалась, предпочитая заботиться о Ламе Оле. Она хранила Ламу для нас.

Когда дело касалось Дхармы, Ханна была точной и требовательной. Я помню, как она отвечала на вопросы: «Ты был на лекции? Я говорила об этом все время». На человека это действовало, как холодный душ. Или: «Что делать, если я не могу представить Кхорло Демчога (Йидам из медитации на Восьмого Кармапу. — Прим. ред.) маленького размера?» — «Может быть, ты просто не дорос до этой практики? Либо мы соответствуем, либо нет». Она описывала Алмазный путь как особый и уникальный, который не всем подходит и требует от практикующих зрелости.

Она никогда не говорила нам, что делать. Это была задача Ламы Оле. Она создавала пространство, в котором все происходило само собой. Таким же качеством обладал Лопён Цечу Ринпоче. Достаточно было Ханне появиться, и все совершалось так, как должно. Это поражало воображение. А еще она была очень привлекательной женщиной, в какой-то мере я был в нее влюблен…»

В соседней с буддийским центром школе Лама Оле проводит очередную лекцию. Зал настолько полон, что люди, кажется, вот-вот начнут вываливаться из окон. Мы с Хеленой уступаем места тем, кто, возможно, пришел впервые или приехал издалека, и разговариваем о Ханне в соседнем кафе.

Хелена: «Я пришла в буддизм в 1980-х годах, и Ханна была первым человеком, которого я встретила в центре. Наша дружба была похожа на взрыв, длящийся долгие годы. Мы пели пуджи Любящих Глаз, Зеленой Тары, Миларепы. Когда я впервые увидела Ламу Оле, то не сразу поняла, что они женаты: настолько они отличались друг от друга. Он влетел в буддийский центр, как ураган, неистовый и энергичный. А у нее внутри была сила спокойного океана. Помню, как Ханна потешалась надо мной, когда я не могла понять Учение. Она говорила: «Просто слушай».

Она часто приходила к нам в гости, ко мне и моему мужу Петеру. Или к Педро и Дорит Гомес. Петер показывал ей, как работать на компьютере, чтобы она могла справиться сама во время поездки. Она проводила с нами праздники, а если Лама Оле был в Копенгагене, они приходили вместе. Иногда мы, находясь в одной комнате несколько часов, погруженные в работу, ни о чем не разговаривали, тем не менее я ощущала близость и родство с ней. Я могла поговорить с ней обо всем. Когда я рассказывала ей о своих семейных драмах, она внимательно слушала, а потом спрашивала: «Ты уверена, что этого хочешь? Результат может быть совершенно не таким, как ты ожидаешь». А порой говорить вообще не приходилось и было достаточно одного ее взгляда. Или ее предложения: «Может, тебе стоит сделать перерыв и выпить кофе?» Ей нравилась моя непосредственность, но она старалась сглаживать мой прямой исландский характер, немного отличающийся от датского. И она часто повторяла: «Хелена, помни: медитируй, медитируй». 

Ханна была настоящей датчанкой и любила Данию. Она оказала большое влияние на центр в Копенгагене, она была «матерью материнского центра». Будучи мягкой и терпеливой, она объединяла всех. А еще Ханна видела в людях их лучшие качества и указывала на них. 

Если люди спорили, Ханна спокойно задавала им вопросы, чтобы дать возможность задуматься и избежать конфликта. Она помогала нам с решением больших и малых проблем и всегда находила для других время. Своими делами она обычно занималась сама — мы даже не всегда знали, есть она в центре или нет. Но мы чувствовали ее отсутствие. Без нее энергия Ламы Оле ощущалась чуть менее гармоничной и сбалансированной. Поэтому Ханна старалась приезжать в Копенгаген как минимум четыре раза в год. Люди любили Ханну и относились к ней с уважением. Она была авторитетом во всех вопросах.

Я в то время жила в коммунистической Польше, где была плохая экономика и в общественной жизни доминировали мужчины. Ханна стала для меня примером свободной женщины: хорошо образованная и начитанная, она владела несколькими языками; понимая свой путь духовного развития, она сознательно отказалась от того, чтобы иметь семью. Выросшая в культуре хиппи, детей цветов, Ханна пробовала психоделики, любила джазовые клубы и управляла автомобилем как настоящий гонщик. Она поражала меня своим необычайным мужеством путешественницы во время «сумасшедших поездок» с мужем.

После встречи с буддизмом цель ее путешествий изменилась, и мир как будто стал ее домом. Она часто ездила куда-то одна, когда Лама Оле был занят работой в другом месте. Даже спустя годы я думаю о ней как об освобожденной в буддийском смысле женщине. Одна из датских газет, оценивая ее неоспоримый вклад в развитие Дхармы на Западе, назвала Ханну матерью буддизма. Я бы сказала, что она была лучшим датским образцом женщины, на который стоит равняться всем в мире. Пример? 13 июня 2015 года Лама Оле Нидал и Ханна Нидал были удостоены премии ЮНЕСКО за вклад в свободу слова, сочувствие и развитие мира и доброты.

Она открывала нам, женщинам разных континентов, стран и культур, глаза на мир; любой из нас было чему у нее поучиться. Она — пример свободы, независимости, целеустремленности, любви, изящества и женственности.

А еще она искренне интересовалась моей жизнью, внимательно слушала и действительно помнила детали наших частных разговоров. Она настояла на том, чтобы я читала лекции. Осенью 2006 года в Берлине она выслушала мое восторженное повествование о паломничестве в Кхам (регион в Тибете. — Прим. ред.) и потом подытожила: «Мира, теперь только Кайлаш». А до этого момента я каждую весну сомневалась: ехать не ехать? Пока наконец не решилась: Ханна сказала, значит нужно ехать. Через восемь лет после своего первого паломничества я снова собрала рюкзак и поехала с группой друзей на Кайлаш. Было сложно, но я как мантру повторяла: «Ханна сказала, что справишься, ты справишься, ты справишься». Мне даже казалось, что она послала ко мне Защитника, который поддерживал меня во время паломничества своей мужской рукой. Я справилась.

Помню, Ханне нравилось фотографировать, у нее была маленькая камера, которую она носила с собой. Во время перелета из Мехико в Гватемалу мы удобно уселись в самолете и попивали маргариту. То ли маргарита оказалась слишком крепкой, то ли мы слегка перебрали, но камеру мы забыли на ленте в аэропорту. Все фотографии Ханны пропали, но она не сказала ни слова упрека. У нее было непринужденное, легкое чувство юмора, объектом которого, кстати, часто становились наши польские мачо. 

Она строила мосты между Востоком и Западом. Но когда в 1992–1994 годах Ханна и Лама Оле оказались в числе тех немногих, кто поддержал Шамара Ринпоче, им пришлось противостоять почти всем ринпоче, настоятелям монастырей и даже собственным ученикам. Это было время кризиса в линии Кагью. Тогда Лама Оле и Ханна стали примером настоящего бесстрашия и решительности. Они как будто поменяли местами небо и землю ради того, чтобы школа Кагью оставалась подлинной и заслуживающей доверия. Они включили в это и нас: «Удивительно, что Тибет сумел сохранять передачу в течение нескольких сотен лет. Это сработало, потому что реализации достигло достаточное количество людей. Они сохранили передачу, и это вызов, который стоит перед нами. Когда передача существует, когда она подлинная и доступная, тогда каждый может из нее извлечь пользу, как мы сейчас, используя то, что сделали другие».

Ханна так объясняла причины этого конфликта в Кагью: «Сансара всегда будет сансарой, это ее природа — и так происходит с безначальных времен. Существование совершенного мира невозможно, ведь беспрестанно что-то меняется. Все разочарования и неприятные события только подтверждают поучения о непостоянстве и меняющемся характере всего обусловленного».

Как сказал Томек Ленерт о Ханне в своем интервью десять лет назад, она была открытостью пространства. Кто, как не Ханна, может описать словами эту открытость? «Когда мы доверяем природе ума и способны в каждом увидеть скрытые возможности, мы выходим за пределы переживания на личном уровне и становимся едиными со всеми. Таким образом доверие распространяется, охватывая всех». Эти слова она сказала в день рождения Ламы Оле в Мюнхене (2006 год). Лама Оле и Ханна вели курс «Объяснение практики на Восьмого Кармапу». Они сидели рядом на сцене, и для нас это был самый замечательный подарок на день рождения Ламы, который мы могли получить.

Особенным оказался приезд в Копенгаген 12 октября 2012 года, ведь прошло 40 лет с тех пор, как Лама Оле и Ханна вернулись в Копенгаген после нескольких лет пребывания в Азии, привезя с собой рекомендательное письмо королеве Дании Маргрете II от Шестнадцатого Кармапы. На Сваннемёллевей (дат. Svannemollevej, улица в Копенгагене, где находится буддийский центр. — Прим. ред.), как мне кажется, собрались все: Шамар Ринпоче, семьи Ханны и Ламы Оле, друзья из многих стран. Мы делились воспоминаниями, рассказами и благодарностями. Шамар Ринпоче дал посвящение на Белую Тару. И когда пришло время подвести итог, он сказал: «Я очень благодарен Ламе Оле и Ханне за то, что они посвятили свою жизнь Дхарме. Они создали Алмазный путь и достигли больших результатов. Алмазный путь оказался очень полезным для людей Запада, и он должен навсегда остаться частью буддизма и Ваджраяны». Если бы Ханна была жива, она, вероятно, ответила бы так: «Всему развитию Дхармы на Западе мы обязаны Кармапе, мы с Оле следовали его желаниям».

После премьерного показа фильма «Ханна» у многих текут слезы, никто даже не пытается их скрыть. Мы скучаем по ней, хотя знаем, что на самом деле никто не умирает. Она много путешествовала и работала, об этом рассказывает в фильме Шамар Ринпоче. Она никогда не жаловалась, не проявляла признаков усталости, голода, недостатка сна, нетерпения. Она говорила: «Работая с дыханием и медитацией, вы можете контролировать организм достаточно хорошо, чтобы не зависеть от приема пищи, как другие люди».
Фильм «Ханна» путешествует по миру в таком же головокружительном темпе, как путешествовала сама Ханна, посещая наши центры. Фильм завоевал несколько престижных наград на фестивалях в разных странах; среди прочего на 17-м кинофестивале ARPA в Голливуде, где получил награду за лучший документальный фильм. Но на самом деле награждают не фильм, а Ханну, ее историю, красоту и мудрость. В Польше фильм посмотрело около десяти тысяч человек.

Cледующее семейное собрание в Копенгагене состоится в июле через год (19–21 июля 2019 года. — Прим. ред.), на инаугурации Ступы Победы. Снова нахлынут воспоминания, эмоции и слезы.

Перевод с польского Сергея Мартынова

Этот текст был опубликован в 34 номере журнала «Буддизм.ru»