Старобурятская живопись

Александра Виноградова

Медитация сопровождается воспроизведением в сознании многочисленных образов, обладающих определенными атрибутами и визуальными качествами. Так или иначе мы встречаемся с этими образами практически каждый день, визуализируя их в уме или рассматривая тханки. Изображения, которые мы можем увидеть, чаще всего выполнены непальскими, тибетскими и китайскими мастерами, будь то музейные образцы или тханки, которые мы размещаем дома.

Постепенно формируется мнение о качестве и характере живописи того или иного региона или стиля внутри страны. Например, различия между тибетскими стилями Карма Гадри и Менри или новый Менри, как называет его Дэвид Джексон в своей книге «История тибетской живописи».

В первом случае – это прежде всего точечное написание фона, тонировка и светлые, чистые краски, во втором – перегруженный пейзаж, яркие, насыщенные цвета. Встречается и бурятская живопись.

Существует точка зрения о ее невысоком качестве, ведь то, что чаще попадается, – это поздние изображения, в которых невооруженным взглядом можно углядеть смысловые ошибки, неровность черт лица и прочее. Однако недавно, в процессе описания коллекции буддийской живописи, общее количество работ которой составляет 958 тханок, мне посчастливилось увидеть образцы старобурятской школы живописи, что стало настоящим открытием.

В экспозиции в государственном музее Востока таких замечательных тханок нет, возможно, они дожидаются своей очереди в запаснике, пока их никто не выставляет. Старобурятские изображения наполнены каким-то необъяснимым, ощутимым только на чувственном уровне спокойствием, направляющим ум внутрь себя. Изображение не требует пристального внимания к деталям, оно представляет собой нечто абсолютно законченное и целостное.

Глядя на центральный образ, мы охватываем взглядом все изображение. Таким образом художник работает на глубинную суть, не отвлекаясь на сложные детали ландшафта и фон. Да, пожалуй, в этом присутствует некая наивность с художественной точки зрения. Кто-то мог бы назвать подобные изображения вялыми и тусклыми, но такова специфика бурятской интерпретации, что и определяет ее самобытность.

Композиции этой живописи лаконичны, образы спокойны, черты изображенных существ слегка грубоваты, наделены этнографическими особенностями бурят: широкие лица с довольно мощными скулами, пухлые губы, открытые глаза. Будды и Йидамы сидят на лотосах, которые будто бы парят в пространстве, они слегка оторваны от земли.

Буддизм пришел в Бурятию из Монголии в XVII веке, с этого времени там начинают появляться ступы и изображения Будд. В данной коллекции присутствуют тханки XVIII и XIX веков. Среди образцов старобурятской школы живописи часто встречаются изображения Амитабхи, Амитаюса с божествами долгой жизни, Зеленой Тары, Куберы, Вайшраваны и Бахапутра-пратисары (дарительницы детей, чей культ был распространен только в Монголии и Бурятии), также довольно много изображений охранителей гор и просто Защитников: Дал-ха, Молха, Губилха и т. д.

В связи с тем, что в  Бурятии главной буддийской школой является Гелуг, ожидалось увидеть большое количество тханок Авалокитешвары, так как Далай-лама является его эманацией, но этих изображений оказалось совсем немного. Большое внимание, уделенное старобурятскими художниками изображению Защитников и таких Будда-аспектов, как Бурджи Лхамо и Дал-ха, говорит о региональной специфике, которая присутствует во всех ответвлениях буддизма, то есть в Японии, Китае (Хэшан на изображениях Будды Шакьямуни с 16 архатами и другие), Корее.

Еще до того как буддизм пришел в Бурятию, местные кочевые народы были язычниками и шаманами, они обращались за помощью к покровителям гор, озер и рек. Отсюда и появились подобные синкретические образы, обладающие способностью даровать детей и богатства.

Старобурятская живопись обладает особым вкусом. В ней читается художественная мысль мастера. Это не шаблонное изображение конца XIX – начала ХХ века, это отражение осознанного восприятия художником текста и его творческой составляющей. Когда цвет, форма и понимание сходятся в одной точке, рождается образ с собственным визуальным характером.

Совокупность этих вещей, пропущенная сквозь призму восприятия художника, рождает многообразие стилей и направлений. Насколько хорошо художник знаком с текстом – можно определить по изображению мелких деталей и атрибутов. Подобно тому, как осведомленный о предмете разговора человек ясно излагает свои мысли, художник, знающий текст, может четко прописать все элементы образа.

Единственный источник, с которым мы можем сверяться в правильности написания образа (цвета его одежд, украшений, предметов в руках), – это тексты или наши учителя, которые видели их. Старобурятские образы очень ясные, четкие, целостные. Мы имеем непосредственный контакт с изображенным Будда-аспектом, нас не отвлекают переплетающиеся слоны, павлины и растения, обрамляющие трон центральной формы, как любят писать непальцы; пейзаж простой и не перегружен деталями.

Даже изображение Сукхавати имеет ясную структуру и легко прочитывается: мелкие детали обладают ровными контурами, художник оставляет пространство между фигурами, таким образом, не перегружая поверхность и оставляя воздух для восприятия. Мастер словно объясняет все по пунктам, не торопясь, обосновывая каждый тезис.

Колористика старобурятской живописи очень спокойна. Цвета обычно приглушены, они мягкие и не отвлекают от образа, а лишь способствуют концентрации. Нет ярких, кричащих красок, которые использовали китайские мастера (очень часто можно увидеть, как розовая краска проступает через холст на обратной стороне) или непальские, в особенности современные: ядовито-зеленый, ярко-красный, желтый и ультрамариновый.

Удивительно наблюдать, как постепенно живопись превращается в нечто неосознанное, непродуманное и заштампованное. Тханки конца XIX – начала XX веков будто бы написаны по трафарету. Часто регион можно определить лишь по характерным чертам лица, и то с трудом. В галереях и местах, специализирующихся на продаже восточного искусства, можно встретить подобные изображения, они написаны как под копирку: яркие синтетические краски, распустившиеся цветы, которые окаймляют ореол центрального Будда-аспекта, условный ландшафт, облака, грубые черты лица… Художник будто делал все второпях.

Такие изображения похожи на сон, приснившийся в промежутке между дремотой и бодрствованием. Они не обладают тем глубоким смыслом и энергией, которые исходят от образцов старобурятской живописи. Рассматривая бурятские тханки XVIII – начала XIX веков, чувствуешь, сколько сил и понимания вложил мастер в эту работу. И пусть в ней не так много цвета и элементов ландшафта, пусть линии не настолько тонкие и воздушные, как у тибетских, китайских или монгольских мастеров, но способность создавать целостный, ясный образ,словно в секунду проявившийся на поверхности холста, поражает и вдохновляет.

Этот текст был опубликован в 21 номере журнала «Буддизм.ru»